Я верил, что смогут меня удержать корабли
Считаю одним из лучших рассказов.
Начало рассказа, остальное можно дочитать тут
1
Питер Брусенс сидел у самой двери в кабину самолета. Знал, что лететь еще долго, но волновался и против всякой логики ждал - вот-вот откроется дверь, выйдет командир, скажет: "Мы у цели". И надо первому ринуться в грузовой отсек, проследить, чтоб твои контейнеры с яркими надписями на сарджанском "Не кантовать! Осторожно, стекло!" пошли на выгрузку первыми и не пострадали от толчков и ударов.
Напротив Питера на узкой жесткой скамейке дремал, прикрыв хитроватые узкие глаза, второй нейротравматолог Цойбален. Группа психосоматиков расположилась правее, за откидным столиком. Чтобы скоротать время, они резались в электронное домино. Реаниматорщики и гипотермисты сосредоточенно играли в "слова", закрывая друг от друга листки с текстом, смеясь и споря, когда натыкались на медицинский жаргон.
Отряд состоял из сорока трех врачей и семи автологов. Автологи держались особняком, оккупировав самый дальний угол пассажирского отсека. Врачи по временам настороженно поглядывали на них и качали головами - было от чего. Вскоре после старта автологи разделись до пояса и принялись играть в "больницу". Это были рослые молодые парни, до черноты загорелые, на зависть мускулистые - настоящие атлеты. Они тащили из шапки листочки с названиями болезней, по очереди ложились на скамейку и всего за несколько минут
вызывали в себе выпавшую по жребию болезнь. Затем больной самоизлечивался. Качество исполнения тщательно проверялось. Замеряли время, сравнивали с официальными мировыми рекордами, с рекордами бомбейской школы. До врачей доносилось: "Ну, ты силен! Обалдеть можно! Ти-тан!" Особенно страшно выглядело излечение "наружных" поражений: тяжелых форм аллергии, экзем, рожистого воспаления, рака кожи...
- Специально провоцируют, что ли? - наконец, не выдержав, подал голос Кройцер, плотный лысый реаниматорщик. - Мучения превратили в игру! В мазохистское наслаждение... Не по-людски себя ведут, дикость какая-то! А с виду такие же люди! Тоже ведь мать родила.
- Отъединились они от векового общемедицинского русла, насаждают какие-то шаманские, знахарские методы! - поддержал его смуглый курчавый психосоматик Мустафи. - Думаю, легализация автологии все-таки ошибка, если вообще не наша беда. Ведь недаром же Федерация здравоохранения в свое время запретила лечить собой!
- Вы что, братцы, всерьез? - отложив недочитанную книгу, вмешался в разговор главный врач отряда, седой уже человек с глубокими синими глазами на кирпичном лице. - Легче всего отринуть то, чего не понимаешь. Вы не только отвергаете чужой метод, вы вдобавок сомневаетесь в компетентности секретариата Федерации! Не ожидал ни от вас, Август, ни от вас, Салем, никак не ожидал. - Главврач перевел взгляд на автологов и грозно сказал: - А вы, коллеги-чудодеи, словно бы в вакууме живете! Могли бы как- нибудь по-другому тренироваться, народ у нас консервативный подобрался, с непривычки дрожь пробирает...
- Иначе мы форму потеряем, - возразил лидер семерки Геннадий Квашнин. -Потерпите уж, быстрее привыкнете. Привыкать- то все равно придется. - Глаза у него были веселые.
Питеру вдруг вспомнился его опустевший после ухода жены дом. Болезненно захотелось с кем-нибудь поговорить. Может быть, Цойбален почувствовал это, шевельнулся и открыл глаза.
- Ты никогда не лечился у них? - спросил Брусенс. Нейротравматолог покачал головой.
- А вот мне пришлось... До старости не забуду... Пятнадцатый мне тогда шел. Выпросил я у соседа гоночный велороллер. Как сумел уломать - не знаю.
Ныл очень, наверное. Умопомрачительно красивая штука, скорость сто семьдесят, мечта всех мальчишек! Завидовали мне страшно. Я никого и близко не подпускал. Дрожа от нетерпения, вывел машину на трассу, разогнался, не удержал равновесия и на повороте, конечно, грохнулся. Велороллер - на меня, руку затащило в передачу - открытый перелом с кучей осколков, все, что ниже плеча, - мешок костей на липочке...
Пришел в себя уже в больнице. Как назло, хирург на операции. Отдали меня застоявшемуся без дела автологу. Лежу в палате. Рука в
лечебно-амортизационном пакете. Комната затемнена, никаких больничных запахов. В центре здоровенная никелированная скульптура с приборным щитком на боку. Влетает розовощекий детина лет двадцати пяти с огромными бицепсами. Поглядел на меня с нескрываемым удовольствием, даже крякнул - не удержался - и говорит: "Как же тебя, братец-кролик, угораздило? Знаю, знаю, - подмигнул,- гонщиком хочешь стать - красивое дело! А людей лечить не желаешь? Жаль! Интересная штука, скажу я тебе... А вот это, брат, Трансформатор, слышал о таком?" Я шепчу еле-еле: "Угу". Он смеется: "Не-а. Это не тот, не электрический. Этот переносит болезни, сейчас сам увидишь. И не бойся: не больно, слово даю!"
С обеих сторон от Трансформатора две койки под белоснежными простынями. На одной, значит, я. Парень скидывает расписную футболку и ложится на другую койку. Разделяет нас этот самый Трансформатор. Щелкнул детинушка чем-то на пульте. Загудело. Зажмурился я и жду... Тишина. Боли-то я, как очнулся, и мгновения не чувствовал: сам знаешь, в пакете анестезатор. Прислушиваюсь и ничегошеньки не чувствую. Только парень вдруг ойкнул негромко и говорит глухо: "Вставай, сними с себя эту дурищу и мотай в коридор". Я сначала подумал - шутит он: мне и головы не поднять, не то что встать. Попробовал подняться. И будто не лежал в беспамятстве: голова свежая, пакет сам с руки спал, расклеился. Рука гладкая, ни единого следочка, ну совершенно целая, словно показалось мне все это. Только загорелая дочерна, а ведь я в то лето на солнышке почти не валялся.
Начало рассказа, остальное можно дочитать тут
1
Питер Брусенс сидел у самой двери в кабину самолета. Знал, что лететь еще долго, но волновался и против всякой логики ждал - вот-вот откроется дверь, выйдет командир, скажет: "Мы у цели". И надо первому ринуться в грузовой отсек, проследить, чтоб твои контейнеры с яркими надписями на сарджанском "Не кантовать! Осторожно, стекло!" пошли на выгрузку первыми и не пострадали от толчков и ударов.
Напротив Питера на узкой жесткой скамейке дремал, прикрыв хитроватые узкие глаза, второй нейротравматолог Цойбален. Группа психосоматиков расположилась правее, за откидным столиком. Чтобы скоротать время, они резались в электронное домино. Реаниматорщики и гипотермисты сосредоточенно играли в "слова", закрывая друг от друга листки с текстом, смеясь и споря, когда натыкались на медицинский жаргон.
Отряд состоял из сорока трех врачей и семи автологов. Автологи держались особняком, оккупировав самый дальний угол пассажирского отсека. Врачи по временам настороженно поглядывали на них и качали головами - было от чего. Вскоре после старта автологи разделись до пояса и принялись играть в "больницу". Это были рослые молодые парни, до черноты загорелые, на зависть мускулистые - настоящие атлеты. Они тащили из шапки листочки с названиями болезней, по очереди ложились на скамейку и всего за несколько минут
вызывали в себе выпавшую по жребию болезнь. Затем больной самоизлечивался. Качество исполнения тщательно проверялось. Замеряли время, сравнивали с официальными мировыми рекордами, с рекордами бомбейской школы. До врачей доносилось: "Ну, ты силен! Обалдеть можно! Ти-тан!" Особенно страшно выглядело излечение "наружных" поражений: тяжелых форм аллергии, экзем, рожистого воспаления, рака кожи...
- Специально провоцируют, что ли? - наконец, не выдержав, подал голос Кройцер, плотный лысый реаниматорщик. - Мучения превратили в игру! В мазохистское наслаждение... Не по-людски себя ведут, дикость какая-то! А с виду такие же люди! Тоже ведь мать родила.
- Отъединились они от векового общемедицинского русла, насаждают какие-то шаманские, знахарские методы! - поддержал его смуглый курчавый психосоматик Мустафи. - Думаю, легализация автологии все-таки ошибка, если вообще не наша беда. Ведь недаром же Федерация здравоохранения в свое время запретила лечить собой!
- Вы что, братцы, всерьез? - отложив недочитанную книгу, вмешался в разговор главный врач отряда, седой уже человек с глубокими синими глазами на кирпичном лице. - Легче всего отринуть то, чего не понимаешь. Вы не только отвергаете чужой метод, вы вдобавок сомневаетесь в компетентности секретариата Федерации! Не ожидал ни от вас, Август, ни от вас, Салем, никак не ожидал. - Главврач перевел взгляд на автологов и грозно сказал: - А вы, коллеги-чудодеи, словно бы в вакууме живете! Могли бы как- нибудь по-другому тренироваться, народ у нас консервативный подобрался, с непривычки дрожь пробирает...
- Иначе мы форму потеряем, - возразил лидер семерки Геннадий Квашнин. -Потерпите уж, быстрее привыкнете. Привыкать- то все равно придется. - Глаза у него были веселые.
Питеру вдруг вспомнился его опустевший после ухода жены дом. Болезненно захотелось с кем-нибудь поговорить. Может быть, Цойбален почувствовал это, шевельнулся и открыл глаза.
- Ты никогда не лечился у них? - спросил Брусенс. Нейротравматолог покачал головой.
- А вот мне пришлось... До старости не забуду... Пятнадцатый мне тогда шел. Выпросил я у соседа гоночный велороллер. Как сумел уломать - не знаю.
Ныл очень, наверное. Умопомрачительно красивая штука, скорость сто семьдесят, мечта всех мальчишек! Завидовали мне страшно. Я никого и близко не подпускал. Дрожа от нетерпения, вывел машину на трассу, разогнался, не удержал равновесия и на повороте, конечно, грохнулся. Велороллер - на меня, руку затащило в передачу - открытый перелом с кучей осколков, все, что ниже плеча, - мешок костей на липочке...
Пришел в себя уже в больнице. Как назло, хирург на операции. Отдали меня застоявшемуся без дела автологу. Лежу в палате. Рука в
лечебно-амортизационном пакете. Комната затемнена, никаких больничных запахов. В центре здоровенная никелированная скульптура с приборным щитком на боку. Влетает розовощекий детина лет двадцати пяти с огромными бицепсами. Поглядел на меня с нескрываемым удовольствием, даже крякнул - не удержался - и говорит: "Как же тебя, братец-кролик, угораздило? Знаю, знаю, - подмигнул,- гонщиком хочешь стать - красивое дело! А людей лечить не желаешь? Жаль! Интересная штука, скажу я тебе... А вот это, брат, Трансформатор, слышал о таком?" Я шепчу еле-еле: "Угу". Он смеется: "Не-а. Это не тот, не электрический. Этот переносит болезни, сейчас сам увидишь. И не бойся: не больно, слово даю!"
С обеих сторон от Трансформатора две койки под белоснежными простынями. На одной, значит, я. Парень скидывает расписную футболку и ложится на другую койку. Разделяет нас этот самый Трансформатор. Щелкнул детинушка чем-то на пульте. Загудело. Зажмурился я и жду... Тишина. Боли-то я, как очнулся, и мгновения не чувствовал: сам знаешь, в пакете анестезатор. Прислушиваюсь и ничегошеньки не чувствую. Только парень вдруг ойкнул негромко и говорит глухо: "Вставай, сними с себя эту дурищу и мотай в коридор". Я сначала подумал - шутит он: мне и головы не поднять, не то что встать. Попробовал подняться. И будто не лежал в беспамятстве: голова свежая, пакет сам с руки спал, расклеился. Рука гладкая, ни единого следочка, ну совершенно целая, словно показалось мне все это. Только загорелая дочерна, а ведь я в то лето на солнышке почти не валялся.
@темы: Литература
может кто найдёт?
